Мемуары [Лабиринт] - Вальтер Шелленберг

Затем был обсужден вопрос об освобождении всех находящихся в женском лагере Равенсбрюк евреек, француженок и полек. В конце концов Гиммлер согласился, хотя и не без колебаний, начать освобождение безотлагательно. Для защиты от гестапо он наделил меня при осуществлении одной из первых таких акций чрезвычайными полномочиями. Я тут же связался с Мюллером, чтобы получить от него согласие на выдачу заключенных. Но Мюллер отклонил мое требование, обосновав свой отказ тем, что я не являюсь сотрудником гестапо и, стало быть, дела его ведомства меня не касаются. Только после того, как я предъявил ему свои полномочия, полученные от рейхсфюрера СС, он дал согласие. После этого я связался с нужными мне сотрудниками гестапо, чтобы разыскать заключенных, о которых шла речь, и подготовить их вывоз.

Вторая беседа между Мюзи и Гиммлером состоялась в январе 1945 года в Вильдбаде. В результате была достигнута следующая договоренность: через каждые две недели тысяча двести — тысяча триста евреев из концлагерей вывозятся в Швейцарию, откуда их берется доставить в США д-р Мюзи. Со своей стороны д-р Мюзи высказал готовность оповестить мировую общественность о начале изменений в политическом курсе Германии.

Гиммлер думал и о материальном вознаграждении за свои услуги. Он поставил условием, чтобы евреи выплатили Мюзи определенную сумму, которая позднее должна поступить в распоряжение Германии. Мне удалось все-таки уговорить Гиммлера передать эти суммы Международному Красному Кресту.

В начале февраля 1945 года первый транспорт доставил тысячу двести евреев из лагеря Терезиенштадт к швейцарской границе. Но в тот момент, когда мы собирались отправить еще один транспорт с тысячей восемьюстами евреев, вмешался Кальтенбруннер. До него дошли сообщения швейцарских газет, в которых публиковались неблагоприятные высказывания относительно условий освобождения евреев. В то же время главное командование вермахта расшифровало радиограмму одной незначительной самой по себе деголлевской организации в Испании, из которой явствовало, что Гиммлер и его уполномоченный Шелленберг вошли в контакт с председателем еврейского союза д-ром Мюзи для того, чтобы в обмен на освобождение евреев получить право убежища в Швейцарии для двухсот пятидесяти нацистских руководителей. Это ложное сообщение как нельзя лучше соответствовало планам Кальтенбруннера, намеревавшегося прекратить акцию по освобождению евреев, к которой он с самого начала отнесся отрицательно. Вкупе с Риббентропом Кальтенбруннер добился в результате беседы с Гитлером (от него эту операцию до того времени скрывали) издания приказа, согласно которому любой немец, помогший бежать еврею, англичанину или американцу, находящимся в немецком плену, должен быть немедленно казнен. Кроме того, предписывалось о каждом подобном случае сообщать фюреру.

Отношение Кальтенбруннера к этому вопросу было в немалой степени обусловлено его участием в другой акции по освобождению венгерских евреев. В конце 1944 года штандартенфюрер СС Бехер вел по этому поводу переговоры в Швейцарии с небезызвестным Салли Мейером, одновременно установив контакт с Гиммлером. Однако его переговоры велись исключительно на экономической почве — в качестве вознаграждения за освобождение венгерских евреев были затребованы валюта, тракторы, медикаменты и прочие товары. Начатые Бехером переговоры были продолжением так называемой операции «Манфред Вайс». (Владельцы концерна «Манфред Вайс» получали разрешение в обмен на свои предприятия выехать в Португалию. СС извлекало из этой сделки большую выгоду. И вот теперь планировалось расширить масштабы подобных махинаций). Но «план Мюзи» сводил на нет усилия Бехера, — ведь в Вильдбаде было решено, что д-р Мюзи является полномочным участником переговоров с Гиммлером.

После издания вышеупомянутого приказа Гитлера, когда я сообщил об этом д-ру Мюзи во время его вторичного пребывания в Берлине, он от гнева и разочарования расплакался. Но поскольку обстановка не позволяла останавливаться на полпути, мы решили последний раз попытаться достичь своей цели с помощью Гиммлера. Я предложил Гиммлеру обратиться к западным державам с просьбой заключить четырехдневное перемирие на земле и в воздухе и использовать это время для того, чтобы провести через линию фронта всех евреев и заключенных иностранцев, продемонстрировав, таким образом, добрую волю Германии. Мы надеялись, что это даст нам возможность, наряду со спасением многих людей, завязать переговоры о взаимных уступках. Но у Гиммлера, который в принципе одобрил этот план, не хватило мужества лично переговорить с Гитлером. Он поручил это Кальтенбруннеру, который камня на камне не оставил от моего предложения, сказав: «Я смотрю, и вы уже записались в идиоты». Это произошло 3 апреля 1945 года.

Несмотря на это, мы все же попытались еще раз убедить Гиммлера хотя бы в необходимости отменить приказ об эвакуации концентрационных лагерей при приближении войск противника и отдать другой приказ — о передаче концлагерей со всеми, находящимися в них заключенными, в руки союзников. Мы опасались, что чрезмерно торопливая эвакуация поставит жизнь заключенных под величайшую угрозу. Нам на помощь поспешил д-р Керстен, присылая из Стокгольма письма, в которых упрашивал Гиммлера согласиться (в то время он уже переселился в Швецию). После продолжительных дискуссий Гиммлер, в конце концов, согласился.

О результатах наших усилий я смог сообщить д-ру Мюзи 7 апреля 1945 года. При этом я просил его как можно быстрее довести до сведения генерала Эйзенхауэра о принятом решении. В свои семьдесят лет Мюзи в ту же ночь отправился в путь на своем автомобиле и через три дня сообщил мне из Швейцарии, что Вашингтон извещен и отреагировал на сообщение положительно. Тем временем Мюзи послал в Германию своего сына, поручив ему забрать тех евреев, освобождение которых было гарантировано Гиммлером. Прибыв в лагерь Бухенвальд, сын Мюзи с ужасом обнаружил, что там уже приняты все меры для эвакуации лагеря, вопреки приказу Гиммлера. Он сразу же отправился ко мне в Берлин. Одновременно я узнал, что Кальтенбруннер на самом деле приказал начать эвакуацию лагеря. Я моментально позвонил Гиммлеру, который на этот раз действительно сделал все, чтобы сдержать свое обещание, данное д-ру Мюзи. Он тут же издал приказ противоположного содержания, запретив эвакуацию.

По совету Мюзи и других швейцарцев я предложил Гиммлеру сделать великодушный жест по отношению к Западу — освободить французского государственного деятеля Эррио и бывшего председателя совета министров Франции Рейно. Но эта попытка не увенчалась успехом. Нам удалось лишь заручиться согласием Гиммлера на освобождение членов семьи генерала Жиро.

Тем временем д-р Мюзи связался с президентом Международного Красного Креста д-ром Буркхардтом по вопросу о лучшем обращении с политическими заключенными, Бурхардт в общих чертах был согласен встретиться с Гиммлером, чтобы обсудить с ним эту проблему. Когда Гиммлер, которым вновь овладела нерешительность, уклонился от прямого ответа, я предложил д-ру Буркхардту встретиться с Кальтенбруннером. Хотя эта встреча и состоялась, она, несмотря на длительные переговоры, не привела к практическим результатам.

В то время, когда еще осуществлялась операция «Мюзи», мы получили в феврале 1945 года сообщение от нашего посланника в Стокгольме Томсена, в котором говорилось, что граф Бернадотт намеревается прибыть в Берлин и встретиться с Гиммлером. Граф Бернадотт был родственником шведской королевской фамилии и занимал в то время пост вице-президента шведского Красного Креста. Риббентроп тут же прислал ко мне своего личного референта, тайного советника Вагнера, которому поручил разузнать, не санкционирован ли этот шаг через мои связи в Швеции. Я ответил ему совершенно искренне, что ничего не знаю об этом деле, и срочно проинформировал об этом Гиммлера и Кальтенбруннера. Хотя Гиммлер и проявил заинтересованность, но был раздосадован тем, что запрос о визите Бернадотта поступил через министерство иностранных дел. В результате он был вынужден официально заниматься визитом Бернадотта, а это означало, что Гитлер должен был быть поставлен в известность о предстоящем визите. Так как Гиммлер в то время принял командование армейской группой войск «Висла» и его штаб-квартира находилась в Пренцлау, он поручил Кальтенбруннеру осторожно прощупать отношение Гитлера к этой истории. Кальтенбруннер, со своей стороны, чтобы самому не попасть в немилость Гитлеру, предложил переговорить с Гитлером о визите шведского графа обергруппенфюреру Фегеляйну (деверь Евы Браун). На следующий день Фегеляйн передал ответ Гитлера: «Во время тотальной войны невозможно достичь чего-нибудь при помощи такой чепухи».

Но граф Бернадотт, тем не менее, уже прибыл в Берлин. Я сразу же позвонил по телефону Гиммлеру и настоятельно попросил его ни в коем случае не игнорировать шага, предпринятого шведами. Я подчеркнул, что при такой встрече вполне может предоставиться возможность затронуть и политические вопросы, что позволит в последний момент открыть дверь Западу. Я настоятельно советовал ему не оставлять открывшуюся возможность использовать, может быть, в последнюю минуту, шведов в качестве посредников для заключения компромиссного мира. Чтобы развеять его сомнения относительно отрицательного отношения Гитлера, я сказал ему, что Риббентроп наверняка примет Бернадотта, и тогда и его, Гиммлера, никто не упрекнет за беседу с графом. После долгих колебаний Гиммлер согласился.